Тернии - Страница 47

К оглавлению

Весь обед они просидели одни.

— Лона, расскажи мне о своих детях, — произнес Беррис. — Ты их когда-нибудь видела?

— Нет… почти нет. Так, чтобы можно было потрогать — только один раз. И еще на экранах.

— И Чок действительно устроит так, чтобы двух детей отдали тебе на воспитание?

— Он сказал, что устроит.

— И ты ему поверила?

— А что мне оставалось? — Она накрыла его ладонь своими. — У тебя очень болят ноги?

— Не очень.

Что она, что он едва прикоснулись к еде. После обеда показывали кино: стереофильм об антарктической зиме. Тьма на экране была смерти подобной, и подобный смерти ветер неистовствовал над плато, вздымая в воздух верхний слой снега, словно миллионом ножей. Лона увидела неподвижные столбики пингвинов, высиживающих яйца. А потом она увидела, как взъерошенные пингвины спасаются от снежного бурана, бредут длинными колонами в глубь континента — в то время как в небесах глухо рокочет космический барабан, а невидимые церберы мечутся с пика на пик, отталкиваясь ото льда бесшумными подушками лап. В конце фильма наступил рассвет; после шестимесячной ночи девственно-чистый лед запятнали кроваво-красные лучи восходящего солнца; с оглушительным грохотом пошло трещинами огромное, до горизонта, ледяное поле. Из кинозала большинство перебралось в бар. Беррис и Лона отправились к себе в номер и сразу легли спать. Лона чувствовала, что внутри у Берриса зреет буря, до утра она непременно разразится.

Чтобы спрятаться от неутомимого солнца, пришлось сделать окна матовыми; темнота обволокла Лону и Беррис, как огромное невесомое покрывало. Медленно, ровно дыша, Лона вытянулась на спине рядом с Беррисом, легонько касаясь его бедром. Каким-то образом ей удалось задремать. В отрывочном, передае-мым фрагментами яви сне к ней явились ее собственные бесплотные видения. В какой-то момент она обнаружила, что одеяло сбилось в сторону, всю ее покрывает холодный пот, вокруг — незнакомая комната, а рядом — незнакомый мужчина. Лона прижала ладони к груди и вспомнила, кто она такая, где и почему.

Беррис шевельнулся и хрипло застонал.

На купол отеля обрушился порыв ураганного ветра. Сейчас же лето, напомнила себе Лона. По коже пробежал холодок. Издалека донесся смех. Лона замерла неподвижно и больше не пыталась заснуть.

Когда глаза привыкли к темноте, она повернула голову и принялась изучать лицо спящего Берриса. Губы очень выразительно шевелились на невидимых петлях, приоткрываясь, смыкаясь, снова расходясь. На мгновение распахнулись диафрагмы век, но в неподвижных глазах не отразилось ничего. Он снова там, на Манипуле, поняла Лона. Они только что приземлились, он и… эти двое итальянцев. Скоро должны появиться Твари.

Лона попыталась представить себе Манипул. Выжженная солнцем красноватая почва, перекрученные шипастые растения. Интересно, какие там города? Есть у Тварей дороги, машины, телевидение? Об этом Беррис не рассказывал ничего. Все, что ей было известно: это мир — пустыня, очень старый мир, и тамошние хирурги — большие мастера своего дела.

И вот Беррис закричал.

Звук зародился где-то глубоко в горле — булькающий неразборчивый рык, постепенно становящийся пронзительней и громче. Повернувшись на бок, Лона крепко обняла Берриса. Ей кажется, или он весь в поту? Нет, невозможно; наверное, это ее пот. Бсррис бешено задергал ногами, и одеяло слетело на пол. Лона чувствовала, как под его гладкой кожей ходят ходуном бугры мускулов. Одним неосторожным движением он мог бы переломить меня пополам, мелькнула у нее мысль.

— Миннер, все хорошо. Я здесь. Я с тобой. Все хорошо!

— Ножи… Пролиссе… Господи Боже, ножи!

— Миннер!!!

Беррис метался из стороны в сторону, а Лона не отпускала его, крепко сжимая в объятиях. В какой-то момент левая рука его безжизненно свесилась, предплечье повернулось под немыслимым углом. Беррис успокаивался. Дыхание его вырывалось резкими хрипами, громкими, как стук копыт. Лона потянулась к тумбочке и включила ночник.

Лицо Берриса опять все пошло пятнами. Чудовищные веки-диафрагмы три-четыре раза быстро сомкну-лись-разомкнулись; как мигательные перепонки у птиц, подумала Лона. Беррис поднес руку к губам. Тогда Лона отпустила его, села и прислонилась к спинке кровати. Этот приступ был гораздо сильнее предыдущего.

— Принести воды? — спросила она.

Беррис кивнул. Он с такой силой цеплялся скрюченными пальцами за матрас, что Лона с секунды на секунду ожидала услышать треск рвущейся материи.

Она поднесла к его губам стакан воды. На шее судорожно задергался кадык.

— Сегодня было еще хуже? — спросила Лона. — Они издевались над тобой?

— Мне приснилось, что я вижу операционную. Первым был Пролиссе, и он умер. Потом Твари изрезали в куски Малкондотто. И он тоже умер. Потом…

— Твоя очередь?

— Нет, — удивленно произнес он. — Нет. Потом они кладут на стол Элизу. Делают длинный разрез… прямо между грудей. Видны ребра и сердце. И Твари начинают копаться внутри.

— Бедный, бедный Миннер. — Надо было срочно остановить его, пока он не обмазал ее грязью с ног до головы. Почему Элиза? Может, это хороший знак — что ему представилось, как ее уродуют? Или было бы лучше, подумала Лона, если бы ему приснилась я? Как меня… превращают во что-то, похожее на него?

Она взяла его за руку и опустила ладонь к себе на грудь; бедный, бедный Миннер, как ему больно — и она принялась облегчать его боль, единственным доступным ей способом. Они задвигались в торопливом слаженном ритме.