Тернии - Страница 24

К оглавлению

Элиза крепко сжала его руку.

Их глаза встретились. Веки ее задрожали, но лишь на мгновение.

— Марко храбро держался? — спросила она.

— Он держался, как мужчина. Как настоящий мужчина.

— Ты видел…

— Как он умер? Нет. Только как его увели. А мы остались сидеть и ждать своей очереди.

— Ты думал, что тоже умрешь?

— Я был уверен в этом. На всякий случай я сказал последние слова за Малкондотто, а он за меня. Но я вернулся.

— Миннер, Миннер, как это, наверно, было ужасно! — Она продолжала цепляться за его ладонь. Она поглаживала пальцы… даже маленькое гибкое щупальце за мизинцем. Беррис едва удержался от того, чтобы не выдернуть руку. Удивительно, пронеслось у него в мозгу, как только не противно ей трогать этот омерзительный отросток! Глаза ее были широко раскрыты, серьезны и совершенно сухи. У нее, кажется, двое детей… или трое? Молода. Полна жизни. Хоть бы она отпустила руку. И отошла чуть подальше. Его модифицированные зрачки ясно видели исходящее от Элизы инфракрасное свечение, и Беррис думал: о Боже, меня вот-вот начнет трясти. Если бы он мог, то прикусил бы губу, но его новые губы не умели загибаться внутрь.

— Когда тебе сообщили о нас? — торопливо спросил он.

— Как только твой сигнал поймала станция на Ганимеде. Когда они связались со мной, то были очень тактичны. И я тут же стала воображать себе совершенно черте-то что. Я должна тебе во всем признаться. Я спрашивала у Бога, почему ты остался жив, а Марко умер. Миннер, мне очень стыдно.

— Ну и зря. Если бы я мог выбирать, то предпочел бы смерть. И это не просто высокие слова. Честное слово, Элиза, я с радостью поменялся бы местами с Марко.

Ну и лицемер же я, подумал он. Разумеется, лучше умереть, чем остаться жить изувеченным до неузнаваемости! Но она поймет его слова совершенно иначе: выживший холостяк благородно готов положить жизнь свою, чтобы друг вернулся домой, к жене и детям. Ну что еще тут можно сказать? Он был готов завыть в голос.

— Расскажи мне, как это было. — Она потянула его за руку, и они присели на краешек кровати. — Как вы попались к ним в лапы. Как они обращались с вами. Я должна знать!..

— Обычная посадка, — начал Беррис. — Стандартная процедура первого контакта. Вполне приличная планета: сплошная пустыня — дать ей побольше времени и будет вылитый Марс. Через два миллиона лет. А по состоянию на сейчас, это что-то среднее между Аризоной и Гоби с хорошей примесью Сахары. Мы первый раз увидели их. Они первый раз увидели нас.

Глазные мембраны его плотно сомкнулись со щелчком. Он ощутил обжигающий порыв ветра. Он увидел серые силуэты похожих на кактусы змеевидных растений, колючие ряды их тянулись по песку на сотни метров. К нему снова приближались странные пескоходы аборигенов.

— Они были очень вежливы с нами. К ним раньше не раз прилетали разные расы, и они очень хороши усвоили процедуру первого контакта. Сами они в космос не летали… но только потому, что это их не интересовало. Они знали несколько языков. Малкондотто мог разговаривать с ними. Он у нас был полиглот. В числе прочих, он знал наречие системы Сириуса, а оттуда, оказывается, когда-то прилетали на Манипул. Они вели себя приветливо, но отстраненно… совершенно чуждо. Они увезли нас от корабля.

Над головой — потолок, из которого растут какие-то твари. Не то, чтобы низко организованные, не какой-нибудь там термолюминесцентный мох. Самые натуральные позвоночные растут прямо из сводчатого потолка.

Кадки, в которых бродит сусло, а в нем копошится какая-то живность. Крошечные розовые вилочки-двузубцы с безостановочно молотящими воздух ножками.

— Странное место, — произнес Беррис. — Но довольно уютное. Они вежливо отвечали на наши вопросы, сами тоже о чем-то спрашивали. Мы отвечали. Мы все записывали. Через какое-то время до нас дошло, что мы в заключении.

Глаза Элизы блестели. Она, не отрываясь, смотрела Беррису в рот, ловила каждое слово.

— Передовая научная культура. Может быть, даже постнаучная. По крайней мере, постиндустриальная точно. Малкондотто казалось, что всю энергию они получают термоядерным синтезом, но это были только догадки. А на третий или четвертый день мы уже не могли ничего проверить.

Ей это вовсе не интересно, внезапно осознал Беррис. Слова влетают в одно ухо и со свистом вылетают из другого. Зачем тогда было приходить? Зачем расспрашивать? Казалось бы, эта история, перекроившая — в самом буквальном смысле — его судьбу, должна интересовать ее; но она сидит, смотрит на него своими большими глазами и не слышит ни слова. Он мрачно оскалился. Дверь заперта. Но нет, она не уйдет. И взором молнию метнул и молвил Мореход.

— На шестой день они явились к нам и увели Марко.

Наконец какая-то реакция. Дрожь. Трещина в гладкой холодной стене.

— Больше мы его не видели. Но мы сразу почувствовали, что с ним… собирались сделать что-то плохое. Марко ощутил это первым. У него была потрясающе развитая интуиция.

— Да-да, это у него было. Дар предчувствия.

— Его увели. Мы с Малкондотто остались одни. Сидели и строили домыслы. Прошло несколько дней. Потом они явились за Малкондотто. Марко мы больше не видели. Малкондотто успел поговорить с ними, прежде чем его увели. Он узнал, что с Марко… проводили эксперимент. Неудачный. И сразу похоронили где-то в пустыне, даже не дав нам проститься с ним. Потом они принялись за Малкондотто.

Она опять не слушает, понял Беррис. Ей нет до этого ни малейшего дела. Крохотная искорка интереса, когда я рассказывал о том, как умер Марко. И снова… nulla.