Тернии - Страница 25

К оглавлению

25

Но ей ничего не остается, кроме как сидеть и слушать.

— Потянулись дни. Потом явились за мной. Они показали мне Малкондотто. Мертвого. Он выглядел… примерно, как я сейчас. Совершенно не по-человечески. Жутко. Я не понимал, что они пытаются сказать мне. Монотонное гудение, торопливый скрежет. Наверное, так разговаривали бы кактусы, обрети они вдруг дар речи. Потом меня вернули в… камеру и промариновали еще немного. Похоже, они пересматривали свой эксперимент, пытаясь понять, в чем ошиблись, какой орган нельзя трогать. Я ждал миллион лет, пока они вернутся. Они вернулись. Растянули меня на операционном столе. Результат налицо.

— Я люблю тебя, — сказала Элиза.

— ?

— Миннер, я хочу тебя. Я вся горю.

— Лететь домой было очень одиноко. Они отвезли меня назад к кораблю. Я по-прежнему мог управляться с приборами… главное было привыкнуть. Постоперационная реабилитация была очень короткой. Потом они направили наш… мой… корабль к Солнечной системе. Весь полет я прескверно себя чувствовал.

— Но ты долетел до Земли.

Но как же ты сейчас вне сферы ада?

О нет, здесь ад, и я всегда в аду.

— Да, долетел, — ответил он. — Элиза, пойми меня правильно, я сразу повидал бы тебя… но я же не был вольной птицей. Мне тут же вцепились в глотку. Потом хватку слегка ослабили, и я сбежал. Прости меня, пожалуйста.

— Миннер, я люблю тебя.

— Элиза…

Она придавила пальцем крохотный бугорок в ямке у шеи. Полимеризованные цепочки платья испустили дух. Невесомые черные черепки ссыпались на пол.

Столько плоти. Столько жизни. От Элизы волнами бил дурманящий жар.

— Элиза…

— Иди сюда. Прижмись ко мне своим странным телом. Погладь меня этими руками. Маленькими отростками.

Какие широкие для женщины плечи. Массивные груди крепко посажены на торс, закреплены мощными контрфорсами и натянутыми, как струны, кабелями мускулов. Бедра матери-земли, ляжки куртизанки. Она стояла невыносимо близко к нему. Он задрожал, чувствуя, что начинает плавиться в волнах жара, и она отступила на шаг, чтобы он мог рассмотреть ее в полный рост.

— Элиза, это неправильно.

— Но я люблю тебя! Разве ты не чувствуешь?

— Да.

— У меня не осталось никого, один ты. Марко больше нет. Ты был последним, кто его видел. Ты — моя цепочка к нему. И ты такой…

Ты Елена, подумал он.

— …красивый.

— Красивый? Я — красивый?!

Так говорил Чок, Дункан Дородный: «Осмелюсь предположить, женщины будут валиться вам под ноги пачками… в гротесковости есть своя притягательная сила.»

— Элиза, пожалуйста, не надо. Оденься.

— Ты же здоров! — В темных манящих глазах блеснула настоящая ярость. — Ты вполне нормален!

— Может быть!

— Ты что, отвергаешь меня? — Дрожащим пальцем она ткнула ему в область поясницы. — Эти чудовища… они… ты по-прежнему мужчина?

— Может быть.

— Тогда…

— Элиза, я через столько прошел…

— А я что, нет?

— Ты потеряла мужа. Это старо, как мир. А то, что случилось со мной, не имеет аналогов. Я не хочу…

— Ты боишься?

— Нет.

— Тогда покажись мне, какой ты есть. Сними халат. Вот же постель.

Он замялся. Разумеется, его тайная вина не могла быть для Элизы секретом: он жаждал ее уже много лет. Но негоже заводить интрижку с женой друга, а она принадлежала Марко. Теперь Марко был мертв. Элиза сердито сверкнула глазами; казалось, она в раздумьи: то ли сгореть до пепла во вспышке страсти, то ли в ярости заледенеть. Настоящая Елена.

Она бросилась на него.

Грудь ее колыхалась, плоский твердый живот плотно прижался к Беррису, сильные руки обхватили его плечи. Какая высокая женщина. Сверкнули зубы. Жадным поцелуем Элиза впилась в его неподвижный рот.

Ее уста мою исторгли душу. Смотри, она летит!

Под ладонями он ощутил гладкую кожу ее спины. Скрюченные пальцы его глубоко зарылись в белую плоть. Маленькие щупальца чертили быстрые концентрические круги. Она заставила его отступить на шаг, к самой кровати. Самка богомола настигла самца. Елена, дай бессмертье поцелуем!

Они рухнули на кровать. Черные завитки волос прилипли к ее щекам, пот заливал глаза; грудь ходила ходуном, глаза тускло отсвечивали нефритом. Она принялась стаскивать с него халат.

Бывают женщины, которым подавай горбатых, безруких, припадочных, хромых, разваливающихся на ходу. Элизе потребовалась жертва хирургического эксперимента. Беррис почувствовал, как в нем вскипает горячая волна. Халат отлетел на пол, и жертва науки предстала перед Элизой во всей красе.

Что же, смотри.

Беррис молил Бога, чтоб она не выдержала этого испытания, но она выдержала. Более того, пламя вспыхнуло только еще ярче. Ноздри раздувались, кожа источала жар. Беррис был ее пленником, ее жертвой.

Победа за ней, мелькнуло в мозгу у Берриса. Но я еще способен на контратаку.

Повернувшись к ней лицом, он стиснул ее за плечи и что есть силы вжал в матрас. Последний женский триумф, подумал он. Выигрыш в том, чтобы красиво проиграть в победное мгновение. Он погрузился в шелковистую глубину ее бедер, заелозил по ним своей неестественно гладкой кожей. Взрывная волна демонической энергии выплеснулась наружу, и Беррис расколол Элизу до самой сердцевины.

XIII
РОЗОПЕРСТАЯ ЭОС

Отворилась дверь, и в одиночную палату вошел Том Николаиди. Девушка уже не спала; она сидела у окна и смотрела в сад. В руках Николаиди был уродливый кактус в горшочке, совсем маленький, серовато-зеленый — скорее сероватый, чем зеленый — и с угрожающе длинными иглами.

25