Тернии - Страница 63

— Значит, все обещания — ложь, — прошептал Беррис, — а мы были просто марионетками. Если все это правда.

— Истинная правда.

— Потому что так сказал какой-то имбецил?

— Миннер, это очень мудрый имбецил. Сам подумай; вспомни все, что Чок когда-либо говорил тебе; вспомни все, что произошло. Почему где-то рядом все время маячила Элиза, готовая броситься тебе на шею? Тебе не кажется, что это было сделано специально, чтобы взбесить меня? Нас привязывала друг к другу наша… инаковость, наша ненависть. И Чоку это очень нравилось.

Долгое мгновение Беррис молча смотрел на нее.

Потом, ни слова не говоря, поднялся, отпер дверь и вышел на площадку. Послышалась какая-то возня. Лона не видела, в чем дело, пока Беррис не появился в дверях с извивающимся, пытающимся высвободиться Аудадом.

— Так я и думал, что ты где-нибудь здесь, — произнес Беррис. — Входи, не стесняйся. Мы хотели бы с тобой немного побеседовать.

— Миннер, не бей его, — попросила Лона. — Он только исполнитель.

— Но он может ответить на некоторые вопросы. Правда, Барт?

Аудад нервно облизал губы, глаза его забегали.

Беррис ударил его.

Кулак взметнулся и обрушился, подобно молнии. Ни Лона ни сам Аудад не заметили движения, но подручный Чока отлетел назад и тяжело врезался в стену. Беррис не дал ему даже руки поднять — удары посыпались один за другим. В конце концов Аудад обмяк бесформенным комом; по лицу его струилась кровь, но глаза оставались открыты.

— А вот теперь, — сказал Беррис, — расскажи-ка нам о Дункане Чоке.

Через какое-то время они вышли из ее комнатки, оставив Аудада мирно посапывать на кровати. На подъездной рампе стояла машина, в которой он прибыл. Беррис завел мотор, и они устремились к штаб-квартире Чока.

— Мы все время ошибались, — говорил Беррис, — мы пытались опять сделаться такими, как когда-то. Но наше естество навсегда с нами. Я — изувеченный астронавт. Ты — мать ста детей. Бесполезно от этого бежать.

— Даже если бы от этого можно было бежать.

— Даже если бы было можно. Допустим, когда-нибудь мне дадут новое тело, и что? Я потеряю то, что есть у меня сейчас, и не приобрету ничего. Я потеряю себя. Ты, может, когда-нибудь и добьешься, чтобы тебе отдали двух детей; а остальные девяносто восемь? Что сделано — то сделано. Твое естество поглотило тебя, а мое — меня. Я не слишком туманно?

— Миннер, ты хочешь сказать, что мы должны не ныть, а просто жить такими, какие мы есть?

— Да-да. Именно так. Хватит бегства от себя. Хватит мрачных размышлений. Хватит ненависти.

— Но мир… нормальные люди…

— Мы против всех. Они хотят сожрать нас. Засунуть в «Величайшее шоу уродов». Лона, мы должны сопротивляться!

Машина затормозила перед невысоким зданием без окон. И оказалось: да, Чок примет вас, подождите, пожалуйста, в приемной. Они принялись ждать. Они сидели бок о бок, почти не смотря друг на друга. В руках у Лоны был кактус в горшочке — единственное, что она забрала из своей комнатки в «Мартлет-Тауэрз». Им предлагалось отдохнуть.

— Обрати страдание вспять, — тихо произнес Беррис. — Это наше единственное оружие.

— Чок готов принять вас, — объявил, неожиданно возникнув, Леонт д’Амор.

Вверх по хрустальным скобам. К гигантской фигуре на троне.

— Лона? Беррис? Снова вместе? — спросил Чок. Он расхохотался и шлепнул себя по животу. Захлопал ладошами по колоннообразным ляжкам.

— Ты неплохо подкрепился за наш счет, а, Чок? — спросил Беррис.

Смех оборвался. Чок замер и настороженно уставился на них. Казалось, он сразу заметно похудел и при малейшей опасности готов стремглав драпать без оглядки.

— Уже почти вечер, — произнесла Лона. — Дункан, не пора ли пообедать?

Они стояли прямо перед ним. Беррис обнимал девушку за тонкую талию. Губы Чока шевельнулись. Но он так и не издал ни звука, а ладонь его так и не опустилась на кнопку «Тревога» в панели на подлокотнике.

Пухлые пальцы широко растопырились. Чок задумчиво смотрел на Берриса и Лону.

— Только для вас, — сказал Беррис. — С наилучшими пожеланиями. Наша любовь.

Эмоции хлынули от них ослепительной волной.

Противостоять такому потоку Чок был не в силах. Он затрепыхался в объятиях стремительного течения; вверх дернулся сначала один угол рта, потом другой. На подбородке появилась струйка слюны. Голова три раза конвульсивно дернулась. Резким, механическим движением он сложил на груди толстые руки, потом опять уронил на колени.

Беррис так крепко сжал Лону, что у нее заныли ребра.

Трескучие огоньки забегали по панели в подлокотнике, или это ему кажется? Электронные реки обрели видимость и текут, мерцая мириадами зеленых огоньков? Чок извивался, не в силах двинуться с места: жар страсти изливался на него, оплавляя до бесформенной груды. Чок давился, но глотал; а вот переварить такой обед у него не было никакой возможности. Казалось, он раздувается на глазах. Лицо его блестело от пота.

Все происходило без единого звука.

Тони, белый кит! Последний раз хлестни могучим хвостом и исчезни в пучине!

Изыди, Сатана!

Вот и огонь, поди сюда, дай руку.

…от Люцифера с добрыми вестями.

И Чок пришел в движение. Очнувшись от ступора, он развернулся в кресле и замолотил мясистыми кулаками по крышке стола. С ног до головы его покрывала кровь Альбатроса. Он затрепетал, вздрогнул, снова затрепетал. Крик, наконец сорвавшийся с его губ, оказался еле слышным визгом. Он то одеревенело вытягивался, то дергался в разрушительном ритме, как огромный, пошедший вразнос механизм…